Источник: АРХЕОЛОГИЯ И ЭТНОГРАФИЯ АЛТАЯ. Сборник научных трудов. – Горно-Алтайск, 2004. – Выпуск 2. – 140 с.

ТАШТЫКСКИЕ ГРАВИРОВКИ НА ТЕПСЕЕ Панкова С.В. (г.Санкт-Петербург) 

Тепсейский историко-культурный микрорайон занимает особое место в археологии Южной Сибири. Памятники, исследованные здесь Красноярской экспедицией, представили всю колонку культур Минусинского края от эпохи бронзы до средневековья. Исключительное значение имели раскопки на Тепсее для изучения таштыкской культуры. Только одно из открытий – планки с резными изображениями – обогатило ее удивительным источником, представляющим «новое звено в развитии изобразительного искусства древних народов Азии» (Грязнов М.П., 1979, с.4). Кроме того, открытие планок позволило уверенно считать таштыкскими наскальные изображения, выполненные в близкой манере и технике, ранее атрибутируемые лишь по единичным признакам (Кызласов Л.Р., 1960, с.91). Однако на самóм Тепсее таштыкские петроглифы были представлены минимально. Одновременно с исследованием склепов, в 1966-1968 гг. Каменский отряд экспедиции под руководством Я.А.Шера занимался поиском и копированием петроглифов, находящихся на тепсейских скальных выходах. Таштыкских рисунков тогда обнаружено не было. В 1983-1984 гг. исследования на Тепсее были продолжены петроглифическим отрядом Кемеровского университета, выявившим ряд новых изображений. Основные работы проводились в Волчьем логу, непосредственно примыкающем к площадке со склепами (Грязнов М.П., 1979, рис.2). По системе нумерации Я.А. Шера, отличной от топографии погребальных памятников, этот участок обозначен как Тепсей II; лог также называют Тепсейским. Среди найденных здесь изображений оказались три одиночные таштыкские фигуры, выполненные в технике выбивки (Советова О.С., 1995, рис.2-14; 9-1,2; Blednova et al., 1995). Что касается гравировок, они были зафиксированы Н.В. Леонтьевым лишь в удалении от основных памятников – на одном из тепсейских «зубьев». Обилие гравировок в склепах все же вселяло надежду на открытие подобных изображений на близлежащих скальных выходах. Предпринятый в 2003 г. поиск гравировок в Тепсейском логу выявил целую композицию. Она расположена в глубине лога, на третьей от устья гряде, примерно на середине высоты имеющихся скальников, которые не образуют здесь четких ярусов. Плоскость размером 120 х 90 см размещается в центре отдельного скального останца с пологой площадкой перед ним (рис.1). Гравировки расположены на участке 95х60 см, на высоте 10-20 см от поверхности земли. Обращенная к западу (ЗЮЗ), плоскость оптимально освещена в 13-14 часов. Ее поверхность сильно выветрена, а фигуры прорезаны очень тонко, так что читаются с трудом. Композиция включает изображения двух быков, двух человеческих фигур, молодого лося или марала, маралухи, лошади и взрослого лося (рис.2). Рядом с последними фигурами присутствуют скопления тончайших резных линий, которые прочтению не поддаются. Схематичная фигура в центре плоскости изображает, возможно, медведя. В правом нижнем углу плоскости изображен разделенный надвое заштрихованный прямоугольник, а в левой части – спираль с окружающими ее неясными линиями. Из всей композиции особенно интересны фигуры быков и медведя (?), на которых стоит остановиться подробнее. Бегущие быки представляют парные, почти идентичные фигуры, каждый с подогнутой передней ногой. У обоих быков акцентированы мощные горбы, а холки переданы продольной штриховкой. Рога нижнего быка серповидные, у верхнего они показаны поразному. Под шеей верхнего быка видна неясная зигзагообразная линия, передающая, возможно, шерсть. Изображения быков хорошо известны по деревянным планкам Тепсея и Ташебы. На них шесть пар быков – четыре из них сохранились почти полностью, а две восстанавливаются по изображениям ног и хвостов – впряжены в какое-то земледельческое орудие, отдаленно напоминающее борону (Грязнов М.П., 1979, рис.59-2; 61-2; Подольский М.Л., 1998, рис.1-3а). Пары расположены по две в ряд, но фрагментарность изображений не позволяет судить, соединены ли они в четверки. На тепсейской планке 2 показано общее, одно на четверых быков орудие, а на планке 4, видимо, общее ярмо. Парные изображения бегущих «в ногу» быков известны и среди рисунков на скалах. Помимо тепсейской плоскости, они дважды встречены среди таштыкских гравировок на горе Георгиевской у с. Тесь (Красноярский край), на горе Куртуяк в Ширинском районе Хакасии (рис.3,1) и на курганной плите у д.Подкамень в долине Черного Июса (AppelgrenKivalo H., 1931, abb.96). В отличие от гравировок на планках, никаких дополнительных приспособлений у них нет. Тепсейская плоскость выделяется наличием фигуры человека непосредственно за быками. Никаких специальных атрибутов у фигуры нет (воин? погонщик? охотник? пахарь?) однако ее расположение вплотную к быкам позволяет видеть в композиции единую смысловую группу. На плакетках за быками также показаны человеческие фигурки: на тепсейском фрагменте это раненый стрелой воин со штандартом или, скорее, погонщик с кнутом (Грязнов М.П., 1979, рис.59-2), на ташебинском, возможно, лучник (Подольский М.П., 1998, рис.1-3а). По справедливому замечанию М.Л.Подольского, видимое взаимодействие между группами – «слоями» фигур в таштыкских композициях часто отсутствует. Относительно быков на планках не сразу понятно, где же проходит граница «слоя» – относятся ли к быкам расположенные позади них фигуры или они действуют в каком-то своем измерении. С учетом композиции из Тепсейского лога пару быков и фигуру человека позади них можно считать сюжетно и композиционно связанными. Сцены с быками на планках более детальны и выразительны в плане заложенной в них идеи, чем наскальные гравировки. Тепсейская плоскость сближает эти источники, позволяя предполагать, что и на скалах подразумевались те же упряжки, но в редуцированном виде – без орудия. На скалах, в отличие от планок, встречаются и одиночные фигуры быков: две на Ошкольской писанице (Appelgren-Kivalo H., 1931, abb.302), две на Георгиевской, одна на Суханихе. Безусловно, нет оснований приписывать всем быкам на скалах роль тягловых животных. Однако ни в чем другом их роль в композициях и возможная специфика также не прослеживается. Судя по приведенным примерам, бык или пара быков – один из самых распространенных таштыкских образов. Особенно ярко это проявляется на фоне практического отсутствия их изображений в памятниках Минусинского края скифского периода. В постскифское время они представлены выбивками на Большой Боярской писанице и на г.Куня (Дэвлет М.А., 1976, с.9, табл.V-VI; Вяткина К.В., 1961, табл.XLII-4), тогда же в Южной Сибири появляются поясные пластины с изображениями яков (Дэвлет М.А., 1980). Можно предполагать связь этих престижных изделий с последующим распространением быков среди персонажей таштыкского творчества, однако таштыкские образы имеют совершенно иной характер. На бронзовых пластинах фигуры яков противостоят друг другу, их позы «предвещают начало схватки» (Дэвлет М.А., 1990, с.59). В таштыкских композициях идея единоборства напрочь отсутствует. Запряженные в орудия животные не агрессивные быки, а скорее зависимые волы, т.е. их образ имеет совершенно иную окраску. Основная же специфика быков с планок в том, что они явно представляют сюжет, связанный с земледелием. Наличие земледелия у таштыкцев сомнений не вызывает: на поселениях неоднократно встречены зернотерки и мотыги, в погребальных памятниках – зерна проса. Однако найденные орудия «очень примитивны, что не позволяет говорить о высоком уровне земледелия» (Вадецкая Э.Б., 1992, с.245). Свидетельств применения таштыкцами орудий плужного типа не известно, а вывод Л.Р. Кызласова об использовании сохи (и, соответственно, тягловых животных – С.П.), все еще гипотетичен, т.к. получен «типологически» на основании случайных находок (Кызласов Л.Р., 1960, с.180). Однако принципиальных противоречий для такого вывода нет. Впрягаемые в орудия волы использовались в обеспеченных хозяйствах Северного Алтая и Тувы (Потапов Л.П., 1935, с.73; Вайнштейн С.И., 1972, с.162), так что и для таштыкского населения подобная возможность вполне допустима. Если представленные на планках события мыслились как происходившие в Минусинской котловине, изображения упряжек быков могут стать свидетельством применения тягловых животных для обработки земли в хозяйстве таштыкцев. Тягловый скот мог использоваться не всем населением, а какими-то отдельными группами – более зажиточными или специализированными. Примеры последних выявлены в оседлых центрах хунну (Давыдова А.В., 1995, с.60), известны на военно-пахотных поселениях Ханьского Китая и Тувы монгольского времени (Васильев Л.С., 1960, с.89; Вайнштейн С.И., 1972, с.157). Что за орудия влекут за собой волы, отражены в них реально употреблявшиеся предметы или лишь сильно искаженные образы? На всех трех планках представлена одна и та же конструкция – некая удлиненная основа с прикрепленными к ней четырьмя (?) зубьями. Эти идентичные фигуры происходят из разных памятников, что свидетельствует о наличии общего прототипа и возможности его выявления. В культурах Саяно-Алтая этого времени изображения быков единичны (Килуновская М.Е., 1998, рис.1, 11-12), а подобные таштыкским упряжки или сцены земледельческого содержания не известны. Близкие изображения есть в Китае, земледелие в котором было значительно более развито. Росписи и барельефы на стенах гробниц эпох Хань и Северная Вэй представляют сцены пахоты, боронования, укладки стогов (см.например Hsio-Yen Shin, 1959, fig.9; Brinker H., Goepper R., 1980, s.183, kat.40). Эти изображения интересны для нас тем, что здесь встречаются конкретные аналогии орудиям, запечатленным на планках. Наиболее близкая из них – красочное изображение бороны на стенах гробницы у д.Dingjiazha (провинция Ганьсу), относящейся к периоду 386-441 гг. (рис.3,2). Другое орудие представлено на стенной росписи конца II в. н.э. в Helingeer/Helingol (Внутренняя Монголия) (James J.M., 1987, fig.11). Живописно размытые контуры изображения не позволяют привести здесь его прорисовку. Судя по иллюстрации, оно как бы совмещало черты плуга и бороны. Орудия, представляющие вещественные аналогии изображениям на планках, известны среди этнографических материалов из Афганистана. Еще в начале XX в. здесь употреблялись т.н. конные лопаты – приспособления, состоящие из поперечной доски с прибитыми к ней железными или деревянными зубьями, функционально близкие бороне (рис.3,3). Там же зафиксирован особый тип молотилок, представляющий деревянный вал с зубьями, а также выравнительные доски малы, наиболее близкие таштыкским изображениям (рис.3,4)(Вавилов Н.И., Букинич Д.Д., 1929, рис.71, 142). Бороны в виде брусов с зубьями приведены Н.Я. Бичуриным в числе традиционных земледельческих орудий Китая (Бичурин Н.Я., 1844, черт.15-17). Такая конструкция, по-видимому, была универсальна. Значит, представленные на планках рисунки могли отражать вполне реальные образы, прототипами которых были орудия типа бороны. Среди приведенных Н.Я. Бичуриным орудий неожиданно привлекает внимание т.н. беззубая борона лàо, т.к. она представляет аналогию «геометрической» фигуре в правом углу тепсейской плоскости (рис.3,5). Беззубая борона, по Н.Я. Бичурину, «не имеет зубьев, а промежутки между брусками переплетены прутьями подобно плетню; употребляется для углаживания пашень» (там же, с.22). Заштрихованные поля тепсейской фигуры также могли передавать плетеную конструкцию. Разумеется, такое сходство может быть и случайным. Однако примыкающие к прямоугольнику зубчатая и прямолинейная фигуры в свою очередь оказываются аналогичны бороне и ярму с планок. Вместе эти неизбежно спорные аналогии выглядят более основательно, позволяя видеть в тепсейской фигуре изображения двух земледельческих орудий, соединенных с ярмом для волов. Другим специфичным и загадочным образом тепсейской плоскости является фигура животного в ее центре. Это изображение фрагментарно и схематично, но по округлым очертаниям тела и отсутствию явно выраженного хвоста можно угадать в нем фигуру медведя. Перед медведем изображен какой-то предмет с отростками, напоминающий ветвь – медведь как будто держит ее в передних лапах. Подобных композиций среди таштыкских гравировок не известно. В то же время четыре фигуры медведей, действительно держащих какие-то удлиненные предметы, присутствуют среди изображений Сулекской писаницы (рис.4,2) (Appelgren-Kivalo H., 1931, abb.77). В результате осмотра писаницы оказалось, что у одного из сулекских медведей на верхушке такого предмета имеется метелковидное завершение, сближающее его с тепсейской фигурой. В этих смежных по времени и родственных по создавшему их населению памятниках могли отразиться общие представления, связанные с медведем. На плоскости из Тепсейского лога действия медведя не понятны, он зримо не связан ни с одной из окружающих фигур. Однако присутствие рядом предмета, не характерного для обычного зверя, позволяет считать его каким-то особым персонажем. Необыкновенная роль медведей среди таштыкских образов отмечена Ю.И.Михайловым: на тепсейских плакетках они имеют преувеличенное число пальцев и занимают стандартное положение между дикими животными и воинами, взнуздывающими “особых” коней (Михайлов Ю.И., 1995, с.18-19). К сказанному можно добавить, что медведи не просто находятся рядом, а непосредственно участвуют во взнуздывании: в одном случае медведь держит в зубах уздечку (?) (планка 2), а в других та же, по-видимому, уздечка уже находится в руках воина (планки 3 и 6) (Грязнов М.П., 1979, рис.59-1, 3; 61-4). На сохранившейся части планки 2 конь отсутствует, однако расположенный у ее слома воин со щитом показан в такой же специфичной позе, что и аналогичный воин на планке 3, в одной руке которого уздечка, а другой он держит коня за челку (там же, рис.59,1, фиг.9). Это позволяет реконструировать присутствие коня на недошедшей до нас части планки. Изображение медведя в данном случае только подтверждает это предположение. Таким образом, внешне роль медведя на планках выражена в подношении уздечки «герою». Судя по особому виду коней и облачению воинов, не только медведь (медведица по Ю.И.Михайлову) – ключевой образ среди представленных диких животных, но и вся композиция, включающая медведя, коня и воина, является важнейшим моментом повествования на планках. Помимо тепсейских фигур – на планках и на скале – в таштыкских памятниках известны и другие изображения медведей. Они найдены в третьем логу на Суханихе (Советова О.С., Миклашевич Е.А., 1999, табл.6-1), на Ошкольской писанице (Панкова, Архипов, 2003, рис.2), на горе Озерной в районе Сулека1 (рис.4,1). Фигура с Озерной отличается утрированно длинным носом, придающим медведю несколько фантастичный вид. Выдающееся изображение медведя, выполненное в таштыкской манере, происходит из Тувы – это огромная выбитая фигура с рч. Малый Баян-Кол (Дэвлет М.А., 1976а, табл.55). Таким образом, изобразительные памятники свидетельствуют об очевидном внимании к фигуре медведя в таштыкскую эпоху, причем часто подчеркивается его особая роль или необычные качества. В скифское время изображения медведей на Среднем Енисее встречаются редко и подчас сомнительны (Советова О.С., 2002). Достоверно медвежьи фигуры представлены в постскифской композиции с г.Куня (там же, рис.1-3). Здесь же мы видели и быка, и может быть не случайно появление на Куне сразу двух новых образов, характерных в дальнейшем для одной культуры. В отличие от быков, известных в основном в Минусинской котловине, фигуры медведей в таштыкское и тюркское время представлены значительно шире. Не говоря о лесных районах Западной Сибири, где медведь издавна был излюбленным образом, он встречается на скалах Тувы и Алтая, становится значимым персонажем в памятниках тюркского круга (Дэвлет М.А., 1995, рис.1; Соёнов В.И., 2003, рис.1,4; Савинов Д.Г., 2002, с.184; Кляшторный С.Г., Кубарев Г.В., 2002, рис.1). Несмотря на простоту композиции из Тепсейского лога, она затрагивает сразу несколько аспектов таштыкского искусства и культуры в целом. Фигуры быков и медведей представляют новые образы, получившие распространение на Среднем Енисее в таштыкскую эпоху. Новизна этих образов заключается не только в самих персонажах, но и в их характере – земледельческом для быков и фантастическом, «очеловеченном» для медведей. Фигура медведя, кроме того, позволяет сопоставить таштыкские гравировки с некоторыми «кыргызскими» изображениями Сулекской писаницы. Парные фигуры волов вновь обращают нас к проблеме таштыкского земледелия, игравшем, видимо, существенную роль в жизни таштыкцев. Тепсейские гравировки показывают, что содержание наскальных образов может раскрываться из близких сюжетов на планках, а проблема соотношения этих видов источников выступает особенно явно. Тепсейские планки справедливо считаются эталонами таштыкских изображений, однако и памятники наскального искусства, если рассматриваются серийно, также весьма информативны. Гравировки на планках и скалах взаимно дополняют друг друга, и без привлечения наскальных рисунков изучение таштыкского искусства уже вряд ли возможно. Пока из наскальных изображений опубликована лишь малая часть, так что важно появление каждой новой композиции. Краткость нашего визита на Тепсей не позволила осмотреть все плоскости этого памятника, где могут быть найдены и другие таштыкские гравировки. Однако первостепенной задачей, на мой взгляд, является скорейшая публикация известных изображений, многие из которых открыты уже очень давно.