Афанасьевские погребения и стелы - Афанасьевская культура

 Афанасьевские погребения и стелы

 Источник: Кызласов, Л.Р. - Древнейшая Хакасия. М.: Изд-во Московского университета. 1986. 294 с

Около четырех с половиной тысяч лет тому назад (в середине III тыс. до н. э.) люди, проживавшие на территории Хакасско-Минусинской котловины, научились изготовлять первые металлические орудия и предметы быта. В поисках редких в здешних местах кремней и кварцитов, наиболее пригодных для изготовления острых режущих каменных орудий, древние мастера подбирали на отмелях рек и испытывали различные обломки горных пород. Случайно они наткнулись на необычные камни, которые имели совершенно иное свойство — ковкость. Это были встречающиеся в природе самородки металлов: золота, меди, свинца, серебра, а также метеоритное железо.

Со всеми этими металлами человек в Хакасско-Минусинской котловине познакомился одновременно, ибо горные породы Саяно-Алтайского нагорья (включая и степные пространства) исключительно богаты рудными и самородными аллювиально-делювиальными россыпями разнообразных металлов1. Выпадение метеоритного железа в Хакасии известно издревле как по находкам, так и по свидетельствам ранних письменных источников2.

Но особенно богаты горы Кузнецкого Алатау самородками меди. До сих пор встречаются в поверхностных залеганиях куски чистого металла от 200 г до 7—12 кг и даже до тонны весом. Недавно обнаружена уникальная медная плита длиной свыше 3 м и весом 3,3 тонны, с истоков речки Сралыг Юс (Сарала) был доставлен также кусок «самородного олова»4, т. е. обломок касситерита.

Неудивительно, что древнейшие металлические предметы, обнаруженные археологами в могилах аборигенов Хакасско-Минусинской котловины, живших во второй половине III тыс., сделаны путем ковки из свинца (серьга, игольник), золота, серебра (украшения) и метеоритного железа (браслет). Но главным образом это орудия из самородной меди (ножи, бритва, игольники, иглы, оковки, спиральные проволочные подвески, скобочки и т. п.). Анализы найденных предметов выявили, что первоначально появились общинные мастера-кузнецы по ковке самородного металла и только позднее зародилось литейное дело5.

Все это произошло в афанасьевскую эпоху (середина и вторая половина III тыс. до н. э.), когда в окружающих районах тайги и лесостепи люди по-прежнему жили еще в каменном веке, не зная металлических орудий и производящего хозяйства. Памятники собственно афанасьевских племен известны также в Горном Алтае, в Туве и Монголии6.

В афанасьевское время люди жили небольшими поселками по берегам крупных рек и речек как в степной, так и в гористой местности. Там сохранились остатки их жилищ и могил. Это каменные круглые ограды, заполненные землей. Стенки этих оград были сооружены из плиток, уложенных плашмя, и иногда обставлены кольцом из плиток, врытых в землю вертикально. В оградах находились одна, две или, редко, три могильные ямы, стенки которых изредка обнесены бревенчатым срубом или каменными плитами в виде ящика. Сверху ямы закрыты бревенчатым накатом, плитами и землей. В могилах находятся скелеты, лежащие скорченно на боку или вытянуто на спине с коленями, поднятыми вверх (головой на запад или юго-запад). Иногда это коллективные погребения до 5—7 человек. Кроме того встречаются и остатки трупосожжений. Такое разнообразие в погребальном обряде, вероятно, указывает на этническую неоднородность захороненных.

Жили афанасьевцы, очевидно, как в легких переносных жилищах типа чумов (особенно на охоте), так и в полуземляных и срубных домах. Жилиша имели очаги в виде чашевидных ям, обрамленных плитняком. Такие очаги известны в Сибири еще с древнекаменного века. Ямы их заполнялись золой, в которую удобно было ставить остродонные сосуды 7.

Яйцевидные по форме глиняные сосуды часто обнаруживаются в афанасьевских могилах, куда их помещали с заупокойной пищей. Особенно большими (объемом до 200 литров) были остродонные корчаги. встречающиеся в могилах стариков. Очевидно, такие огромные сосуды употреблялись на общинных ритуальных пиршествах, и поэтому их ставили в могилы старейшин. Маленькие сосудики находят в погребениях детей. Кроме яйцевидных сосудов, нередко имевших уплощенное дно, и остродонных корчаг, афанасьевские женщины ленточным способом лепили из глины сферические округлодонные сосуды, реповидные, с уплощенным дном, горшкообразные и баночные плоскодонные, а также вазочки-курильницы с ручками на полых низких поддонах. Глиняная посуда украшалась оттисками зубчатого или гладкого штампа в виде елочки, косых штрихов, крестиков, иногда — сетчатых, гирляндовых и зигзагообразных узоров, налепных шишечек и выпуклостей, выдавленных изнутри. Курильницы окрашивались красной краской, а один плоскодонный горшок был покрыт свисающими расписными узорами, выполненными красной и белой красками. Изредка на сосудах встречаются крестовидные знаки. К концу этапа появляется все больше плоскодонных горшков. Своеобразны два кубических сосуда с уплощенным дном и узким горлом. Однажды обнаружен плоскодонный сосуд с двумя отделениями.

Из каменных предметов в могилах обнаружены: колотушки, песты, терочки, шлифованные «тарелочки», резаки, клиновидный шлифованный топор, точильные плитки, диковинная боевая секира, каменные шары и мраморные бусы.

Кроме того единично найдены кремневые наконечники стрел, обработанные отжимной ретушью: ланцетовидные, со скругленным основанием, черешковые, треугольные, с выемками в основании. Известны и костяные узкие наконечники с черешком.

Из медных предметов — древнейшая бритва, листовидные или черешковые ножи с деревянными ручками, трубчатые игольники, иглы, спиральные проволочные подвески, листки, обоймицы, оковки и скобочки от деревянной посуды. Появились предметы из сплавов меди с мышьяком и иногда со свинцом.

Из роговых и костяных предметов кроме вышеуказанных нашлась еше колотушка из рога марала (подобные обнаружены в древнейших медных рудниках), игольники из трубчатых костей, иглы (в ушке одной сохранилась шерстяная нитка), проколки, сверленые рукоятки из рогов маралов и остроконечники, а также игра из 70 астрагалов овцы.

В женских могилах сохранились остатки украшений из золота и серебра, а на руке скелета старухи в одной из могил Афанасьевского могильника обнаружен браслет, состоящий из обоймиц, выкованных из самородного железа. Найдены ожерелья из зубов хищников, резцов грызунов, чешуек осетра, костяных бусин. На середину груди, в составе этих ожерелий, свешивались украшенные резными узорами костяные кинжаловидные привески. Одно ожерелье состояло из нескольких десятков просверленных раковин моллюска Corbicula fluminalis, ближайшее местообитание которого находится в дельте Амударьи.

На афанасьевской стоянке у горы Тепсей обнаружены кости домашних животных: коровы, овцы, лошади. Кости тех же животных найдены и в некоторых могилах. Однако часто в могилы клали и мясо диких животных: марала, косули, дикого быка или зубра. Это свидетельство того, что охота продолжала сохранять свое значение даже для получения обильной мясной пиши. Значение охоты подтверждают также находки костей лисицы, бурундука, зубов соболей, клыков маралов, резцов грызунов. О рыболовстве говорят находки костей осетровых рыб и щуки.

Археологические материалы позволяют заключить, что афанасьевские племена продолжали заниматься охотой и рыболовством и вместе с тем развивали зародившееся еще в неолите скотоводство. У них были все основные домашние животные. Лошадей и быков разводили как для езды, так и на мясо. Важной составной частью питания стали молочные продукты. Шерсть и овчины, получаемые от домашних овец, позволяли создавать более совершенную теплую одежду, чем прежде.

***

Материалы раскопок экспедицией МГУ в 1958 г. афанасьевских курганов в горах Центральной Хакасии уже опубликованы нами8. Здесь приводятся описания раскопок 1972 г. — выкладки 3 в могильнике Уйбат-Хулган. Памятник расположен на надпойменной террасе левого берега р. Уйбат, в 150 м к северо-востоку от железной дороги Ачинск—Абакан (на 370-м километре) 9.

Выкладка 3 находилась к востоку от кургана I, раскопанного в 1958 г., и примыкала к произведенному тогда выбросу (рис. 163). Это была невысокая, слабо задернованная, округлая насыпь из обломков скалы (размеры камней от 2х5х1,5 до 35x50x20 см). Породы камней различны: кварцит, известняки, песчаники, серый гранит и конгломераты. Раскоп 6 x 6 м охватил всю выкладку. После снятия дерна выяснилось, что к каменному кольцу (из плашмя положенных плиток песчаника) кургана 1 с востока примыкала подквадратная на вид насыпь (5 x 5 м), ориентированная углами по странам света (рис. 163). После выборки земли и мелких камней на погребенном дерне остались крупные камни и плитки, образовавшие угол в северо-восточной стороне и две «дорожки» с южной (рис. 163). Единой каменной оградки, вероятно, здесь не было. Средние размеры плиток — 0,6X0.4X0,08 и.

Под насыпью (высотой 0,3 м) на погребенном дерне в разных местах обнаружены обломки афанасьевских глиняных сосудов. На внутренней поверхности их видны следы затертости пучком травы. В центре и по южным краям под насыпью оказалось 11 мелких обломков лепных сосудов (рис. 163, № 1) со следами резного косоугольного узора (рис. 164, 2). На одном черепке — часть налепного рассеченного валика под венчиком, а ниже — тот же косоугольный узор. На мелком обломке другого сосуда узор был нанесен зубчатым штампом.

С юго-восточной стороны насыпи н вдоль нее разбросано 22 обломка одного и того же сосуда, орнаментированного оттисками мелкого зубчатого штампа (рис. 163, № 8). Среди этих обломков найден кусок донца другого сосуда (рис. 163. № 10) с оттисками в виде острых овалов и «тычков». К югу от развала черепков лежали обломки плоского донца сосуда (рис. 163, № 12), сплошь орнаментированного оттисками штампа-лопаточки (рис. 164,4).

Под выкладкой 3 обнаружены три небольшие ямки, по-видимому, от погребений младенцев, дополнительных к кургану I. Все они (ямы I, II, IV) располагались вытянуто с севера на юг, сразу же рядом с восточным краем каменнӧго кольца кургана I и вдоль него (рис. 163). К востоку от последней по времени захоронения ямки IV располагалась большая яма III (диаметром около 1 м), которая была забутована камнями на глубину до 1,04 м, при этом вдоль ее стенок были установлены два больших обломка скалы (рис. 163). Их размеры: 0,95X0,65X0,2 м и 0,67х0,53х0,33 м.

Яма III, вероятно, представляла собой поминальный жертвенник, на который возливали жидкую пищу. Вокруг жертвенника по его периферии разбросаны обломки сосудов, разбитых во время тризны. Поверх жертвенника лежали 4 обломка (рис. 163. № 5) гладкого яйцевидного сосуда (рис. 164,3) с темно-красной поверхностью. При расчистке жертвенной ямы в ней на глубине 0,53—0,55 м обнаружены обломок сосуда (рис. 163, № 20) и височное кольцо (рис. 163, № 19) из свинцово-медной проволоки, свернутой в полтора оборота (рис. 165.3). Спектральный анализ показал: свинец — основа, медь — 5 единиц, остальные элементы в тысячных долях.

 С северо-западной стороны жертвенной ямы под дерном обнаружено еще два предмета (рис. 163, № 2 и 3) — скругленный конец лезвия бронзового ножа (рис. 165, 1) и четырехгранное, заостренное по концам бронзовое шило (рис. 165, 2). Согласно спектральному анализу нож отлит из мышьяковистой меди, а шило — из сплава меди со свинцом и мышьяком. Эти металлические вещи типичны для афанасьевской культуры.

Яму I обнаружили по перекрывавшему трапециевидному пласту очень пластичной бурой глины (рис. 163). Размеры пласта, вытянутого с севера на юг, 0,85x6,6 (северный конец) Х0.23 м (южный конец). Пласт представлял собой вогнутую линзу (толщиной 0,04— 0.06 м), верхняя и нижняя поверхности, которой покрыты гладкой коркой, образовавшейся, вероятно, я результате просачивания и отстаивания воды. Пласт залегал на глубине 0,3—0,43 м от дневной поверхности современного дернового слоя.

Вблизи пласта на том же уровне находились комки другой зеленоватой глины (размерами до 0,5 см).

После снятия пласта под ним расчистилась прямоугольная, вытянутая с севера на юг ямка (размерами 0,38X0,2 и глубиной 0.1 м; рис. 163, слева). В северо-восточном углу ямки лежал на боку маленький остродонный сосудик (рис. 163, № 18). Сосудик гладкий, темно-коричневый, со слабо отогнутым венчиком. Его высота — 7 см, диаметр горла — 5 см (рис. 166).

На дне ямки лежал кусок той же бурой глины, из которой состояло намазанное сверху покрытие ямы. Той же глиной измазан бок детского сосудика. Никаких следов погребения нет. Вокруг ямки лежали обломки горшков (рис. 163, № 9,11,14).

Яма II находилась к северу от первой. Ее перекрывал большой обломок скалы, под которым обнаружен раздавленный толстостенный сосуд. (51 обломок, рис. 163, № 13).

По внутреннему краю венчика расположены нанесенные пальцем вмятины. Поверхность сосуда вокруг венчика украшена сложным орнаментом из гребенчатых, тычковых и штампованных вдавлений (рис. 167).

Ниже открылась подквадратная яма (размером 0,48X0,34X0,12 м), вытянутая с запада на восток. На дне ее лежал миниатюрный уплошеннодонный сосудик с двумя отверстиями (рис. 168). Очевидно, за них привязывалась ременная дужка для переноски (рис. 163, № 17). Высота его — 9 см, ширина по плечику — 7 см, диаметр донца — 3 см, диаметр горла — 7 см. Шейка прямая высотой 0,5 см. Вся внешняя поверхность сосуда, включая донце, покрыта орнаментом — косой насечкой. На венчике вокруг — мелкие эашипы (как изнутри, так и снаружи), что делает край горла волнистым. Сосуд темно-коричневого цвета. Обжиг плохой, тесто черного цвета с примесью крупного песка (рис. 168).

К северу от ямы II под дерном найден обломох афанасьевского сосуда с тычковым орнаментом (рис 163, № 15). Вероятно, от того же сосуда происходят разбросанные по всему раскопу обломки, отмеченные в плане № 9, 14, 15 и 16 (см. рис. 163). Они орнаментированы тычковыми вдавлениями и оттисками зубчатого штампа

Яма IV — южная (рис. 163) - имела форму неправильного овала (0,5x0,4x0,14 м) и была покрыта крупными обломками скалы. Ни погребения, ни сосудов в ней нет лежала лишь одна неопределимая кость. Поверх засылки ямы найден обломок венчика афанасьевского сосуда (рис. 163, №4) с узором поясками из тычков, ямок, косых вмятин и оттисков гребенчатой штампа (рис. 164, № 1). К юго-западу от ямки под дерном находились обломки еще одного сосуда (рис. 163. № 6 и 7) поверхность которого была покрыта елочным узором из оттисков зубчатого штампа.

Таким образом, в ямках I, II, IV никаких следов детских погребений нет. Мог ли полностью исчезнуть прах захороненных в них младенцев? Возможно. Но в других местах сохраняются даже косточки утробных младенцев. Под выкладкой 3 оказался светло-желтый материковый песок с большим количеством щебня.

Необходимо сказать, что нами насквозь через отвалы кургана I, раскопанного в 1958 г., прокопана траншея. В основании афанасьевского кургана I лежала округлая кольцевая ограда из плит, уложенных плашмя. Диаметр ограды — 15,6 м. Ширина кольца-ограды как с восточной, так и с западной стороны составляет по 1.05 м. С востока сохранилось 4 ряда (слоя) уложенных друг на друга плашмя плит (0,17 м высотой), а с западной стороны — 3 слоя (0,11 м высотой). Все плиты кольцевой ограды лежат на слое погребенного дерна.

Раскопки 1972 г. показали, что в 1958 г. курган не был окопан вокруг кольца. Опубликованное заключение, что «в этих насыпях не оказалось ни плитняка, ни каких-либо колец из плит, уложенных плашмя»10. следует признать ошибочным. Афанасьевские курганы Центральной Хакасии, отличающиеся насыпями из рваных обломков скалы, так же, как и курганы других районов, имели ограды из плит, уложенных стеной по кругу.

***

Памятники искусства афанасьевской эпохи стали выявляться в последние годы. Их пока еще мало. Необходим пересмотр прежних представлений, а это нелегкое дело. Напомним, что изучая разновременные рисунки, нанесенные на известное Знаменское изваяние, ныне- хранящееся в Красноярском краеведческом музее, М. П. Грязнов совершенно справедливо отнес к более позднему времени верхние рисунки «тощих быков» (по нашему мнению, афанасьевских), выбитых поверх солнечного знака на тазминском изваянии (рис. 116) 11.

«Тощие» быки и стилистически, н по технике нанесения резко отличаются от ниже расположенного рисунка пары быков, влекущих, очевидно, солнечную повозку (рис. 116). Быки с повозкой синхронны изваянию и относятся к предшествующему тазминскому времени.

Этот случай планиграфического расчленения разновременных рисунков на тамзинских изваяниях не единственный. В 1959 г. нами на Черном озере (в 2 км к юго-западу от горы Хызыл хас) обнаружено еще одно тазминское изваяние (рис. 81), на боковую плоскость которого афанасьевцы позже нанесли свои рисунки (рис. 169). Выбиты друг над другом три фигуры «тощих» длинных быков с тонкими ножками и длинными хвостами с кисточками, совершенно подобные время изображений столь характерных «тощих» быков, возможно, волов. Она, как говорилось выше, находится вблизи афанасьевского могильника Уйбаг-Хулган, раскопки которого археологическая экспедиция МГУ производила в 1958 и 1972 гг. Стела переиспользована тагарцами для северо-восточного маяка их кургана, сооруженного в 50 м к востоку от горы Хулган.

Это гранитный столб (высота — 2.41 м, ширина — 0,83 и толщина — 0,5 м), на южной плоской грани которого находятся древние изображения (рис. 170). Ранее всего здесь были выбиты три дуги из заполированных желобков), обращенные вершинами вниз. Позднее были выбиты два рисунка: выше дуг — изображение афанасьевской курильницы на поддоне, с орнаментом в виде девяти поперечных желобков12, а ниже, поверх упомянутых дуг, выбита точечной техникой фигура быка или вола, идущего влево (рис 170). На морде и шее животного изображены украшения с многочисленными круглыми подвесками (рис. 171).

Стилистически бык создан в той же манере, что и вышеописанные, позднее дорисованные быки на тазминских изваяниях, теперь, благодаря воспроизведению курильницы, получающие твердую афанасьевскую датировку. Судя по шейному украшению, это священное животное, вероятно, далекий предшественник хакасских изыхов и потому скорее всего вол, а не бык 13.

Изображения вола-изыха и курильницы, судя по технике нанесения и патине, выбиты в одно и то же афанасьевское время (ср. афанасьевскую курильницу — рис. 172). Они, таким образом, сюжетно взаимосвязаны: курильницы употреблялись при посвящении волов или быков в изыхи, для очищения воскуриваниями посвящаемых животных. После этого они становились священными. Для выяснения хронологии важно также, что священный бык выбит поверх трех дуг, когда они уже были ненужными. Следовательно, три дуги и обычно взаимосвязанные с ними древние изваяния тазминской культуры предшествуют в Хакасских степях афанасьевской эпохе.

Косвенно об этом же свидетельствует случай переиспользования в качестве строительного материала для окуневского гроба (в могильнике Разлив X) сакральной плиты афанасьевской культуры с прочерченными на нем рисунками пяти идущих друг за другом «тощих» коров (с сосцами1) и быков (рис. 173) 14.

Плита, очевидно, первоначально использовалась в каком-то афанасьевском святилище, ибо на ней изображены не простые, а уже освященные, пожертвованные духам животные. Это видно по особым украшениям в виде петли на мордах и по подшейным свисающим подвескам. Кроме того, на стегнах животных изображены тамгообразные знаки и даже незамкнутая личина духа, которому посвящена данная корова (рис. 173). Так еще недавно метили посвящаемых духам изыхов хакасы и другие аборигенные народы Сибири15.

Афанасьевские волы (с петлями на мордах) были вырезаны поверх начертаний личин и быков двух тазминских стел, обломки которых в конечном итоге были использованы в качестве строительного материала в могильнике Черновая VIII. В связи с этими изображениями, являющимися еще двумя планиграфическими доказательствами наличия афанасьевских рисунков, нельзя не вспомнить аналогичных косых крестов, которыми метились афанасьевские сосуды 16.

Рисунки «тощих» и длинных коров и волов-изыхов с воспроизведениями личин-духов на стегне и с нашейными украшениями из круглых подвесок известны также на Сулекской писанице, на стеле из Аскиза и на писанице по восточному берегу оз. Билё17. Последняя писаница особенно важна и интересна. На скале вырезаны четыре «тощих» вола (коровы), стоящих в ряд друг над другом. Верхнее животное — изых, вероятно, посвящено Солнечному божеству. Его туловище украшено пятнадцатью кружками» а на шею повешено украшение из двух кистей (рис. 174). Редкие и загадочные дополнения к сцене посвящения волов в ызыхи в афанасьевское время вырезаны ниже быков. Изображен, по-видимому, прямоугольный стол-жертвенник, скрепленный со своей нижней рамой деревянными вертикальными столбиками. Вплотную к нему воткнуты в землю два деревянных ствола-шеста с загнутыми вниз вершинами. Верхняя половина левого ствола раздвоена в виде рогульки. На правой развилке висит нечто похожее па прямоугольное знамя — «хоругвь» с бахромой, на левой — расслабленный «м»-образный лук и восьмеркообразная приталенная накидка жреца с лентами. У основания развилки вырезаны две пары свисающих книзу лент (рис. 174).

На правом шесте также висит прямоугольное, опускающееся вниз полотно «хоругви» с бахромой и лентами, а посредине — еще одна восьмеркообразная накидка с бахромой сверху, с лентами по бокам и со свисающими вниз поясными завязками (рис. 174). Приталенные костюмы и накидки употреблялись в недавнее время шаманами якутов, долган и эвенков, а специальные знамена шаманов фигурируют в заклинаниях шорцев 18.

Стволы-шесты очень напоминают священные деревья, чаще всего березы, применявшиеся недавними шаманистами Южной Сибири при жертвоприношениях небесным и земным духам, в особенности при посвящении домашних животных в ызыхи. У хакасов таких священных берез (пай хазын) было две, их изображали на бубнах. Родственные хакасам шорцы священные березы рисовали с согнутыми вершинами, при этом среди одноствольных, полуочищенных от ветвей одно дерево также имело раздвоенный кверху ствол. Жертвенные деревья енисейских кетов специально очищались от веток почти до вершины и, следовательно, имели вид шестов19.

Полное совпадение образов священных деревьев в рисунках афанасьевских художников на скале и шорских на бубнах едва ли может быть признано случайным Известка глубокая архаичность иконографических особеностей рисунков на шаманских бубнах.

Самый вид рогульки приводит на память широко распространенные в хакасском и алтайском культе деренянные рогатки, воспроизводящие домашних духов (тостер). В связи с ними находятся и известные по рисункам на скалах в Сибири древние изображения духов, которые хотя и имеют антропоморфный вид, но всегда вместо головы у них изображена рогулька 20.

Не исключено, следовательно, что на афанасьевской сцене посвящения домашних животных в изыхи, сохранившейся до нашего времени на прибрежной скале оз. Белё, изображены не только освящаемые животные-изыхи, но и священный алтарь, священные деревья (дериваты мирового дерева) с развешанными на них сакральными одеждами и атрибутами афанасьевских жрецов, в том числе и луком. Известно, что алтайские и якутские шаманы кроме бубна пользовались в своих камланиях луком и стрелами. По этнографическим данным лук в качестве орудия шаманского действа предшествовал бубну21. Теперь очевидно, что на Енисее это восходит к глубокой афанасьевской древности. Добавим, что в Южной Сибири после смерти шамана его бубен, костюм, накидки и другие атрибуты непременно развешивались на стоящем где-либо высоко (обычно на горе) священном дереве, т. е. возвращались мировому древу22.

Проведенные нами сопоставления поражают тем, что удается в столь раннее афанасьевское время (середина и вторая половина III тыс. до н. э.) зафиксировать в сложившемся виде один из важнейших обрядов в культе скотоводческих и оленеводческих народом Сибири — обряд ритуального очищения и освящения домашних животных, посвящаемых божествам и духам.

Можно ли в этой связи считать, что в энеолите Южной Сибири нами зафиксирован уже сложившийся шаманизм? Для столь решительного вывода данных, по-видимому, пока недостаточно. Но безусловно одно — важнейшие обряды энеолитического жречества дожили до нашего времени, и еще в первой половине XX столетия они являлись обрядами развитого шаманизма у народов Сибири.

Выше мы подчеркивали, что раскопки тазминских святилищ, культовых скульптур и менгиров не обнаружили никаких материальных связей с культурами афанасьевско-окуневского круга. Теперь можно добавить, что афанасьевские рисунки не только резко отличаются от предшествующих тазминских стилистически, но и тем, что они постоянно воспроизводят сцену одного и того же культа — культа посвящения вола или коровы в изыхи. Этого культа мы не фиксируем в тазминское время, несмотря на большое обилие сохранившихся тазминских монументов и стел. Этот культ, возможно, в то время был новым на Енисее. Он принесен в Сибирь с запада пришедшим в Сибирь афанасьевским населением, отпочковавшимся, как полагают и исследователи, от ямной историко- культурной общности.

Вышеописанные рисунки «тощих» и длинных коров и волов нельзя не сопоставить с заключением палеозоологов, сделанным на основании костных остатков: «в афанасьевское время был длиннорогий крупный рогатый скот большого размера»23.

Недавно, благодаря находке Я.И. Сунчугашева, выяснилось, что афанасьевские художники воспроизводили не только быков. На одной из стел близ улуса Нижняя Тёя археологом обнаружены (выбитые силуэтно) фигуры двух стоящих друг над другом лошадей. Стилистически эти лошади обнаруживают полное сходство с «тощими» быками и, несомненно, относятся к тому же афанасьевскому времени (рис. 175).

Теперь мы видим, как неправы те исследователи, которые отказывают первым энеолитическим племенам Хакасии, оставившим памятники афанасьевской культуры (середина и вторая половина III тысячелетия до н.э.), в способности ко всякой изобразительной деятельности. Действительно, в настоящее время памятников афанасьевского искусства известно еще мало, так как в могилы они их не помешали, а поселения того времени почти неизвестны. Однако, например, при раскопках афанасьевских курганов в Горном Алтае Е.М. Берс нашла великолепную реалистическую каменную скульптурную голову медведя, полую внутри и с отверстиями по бокам, т.е., несомненно, надевавшуюся на какое-то (скорее всего деревянное) скульптурное туловище 24.

Афанасьевцы жили в постоянном окружении изваяний, менгиров и наскальных рисунков предшествующей тазминской культуры. Они, как мы видели, иногда переиспользовали их, нанося свои рисунки поверх старых. Может быть, именно афанасьевцы дорисовали на небесной сфере тазминской стелы с чаатаса Красный камень космическую дышловую упряжку бегущих священных волов. Краснокаменские волы схожи с афанасьевскими по экстерьеру25. Дорисовка, возможно, свидетельствует о том, что афанасьевские племена имели сходные представления о небесной колеснице.

При устройстве афанасьевских погребальных сооружений тазминские изваяния и стелы не использовались в качестве строительных материалов. Возможно, тазминские боги в ту пору еще почитались потомками старого населения и уважались новоселами. Вспомним, что еще недавно эти же самые, пережившие тысячелетия, изваяния являлись существенным элементом хакасской духовной культуры, зафиксированной этнографически. Хакасы почитали их в качестве традиционных культовых объектов и поэтому никогда не ломали. Потому же, вероятно, их не ломали и афанасьевцы.

Это обстоятельство затрудняет вычленение собственно афанасьевских изваяний, которые, несомненно, существовали и еще будут выявлены. Вероятно, могли существовать и определенные стилистические и иные заимствования творцами афанасьевских ритуальных объектов, постоянно имевшими перед глазами тазминские. Схожи, например, незамкнутые лики духов и «росчерки» внутри фигур быков (рис. 173).

Можно предполагать, учитывая иконографическую особенность «тощих» волов и самостоятельность культа, который они представляли» что афанасьевские боги все же были другими по облику. Ни на чем не настаивая, в порядке первого приближения, можно отнести к афанасьевской культуре плоскую стелу, найденную нами в 1982 г. близ улуса Бельтиры (высота — 1,82 м, ширина—1 м и толщина — 0,19 м). Восток-северо-восточная грань плиты была хорошо заглажена, и на ее восточном ребре выбиты одно под другим (на 0,76 м в длину) три реалистичных антропоморфных лица. Они кажутся скульптурными и рельефными благодаря остроумному использованию ребра стелы (рис. 99). Верхнее и среднее лица выбиты точечной техникой и выглядят более уплощенными, а нижнее по выбивке еще и прошлифовано. Длина верхнего лица — 19 см, ширина — 8 см; среднего — 21,5 и 6 см; нижнего — 22 см и — 12 см. Верхнее и среднее лица сохранились хуже — более размыты и потрескались. Верхнее — бородатое, с ухом, близко расположенным к глазам. Среднее и нижнее лица с узкими подбородками, слегка выступающими скулами. Уши (если это уши) выбиты у них высоко на голове. Глаза округлые, рты слегка раскрытые, носы длинные, приходящиеся на грань плиты и потому поврежденные. У нижнего и среднего лица смоделированы морщины (рис. 176).

Нетрудно увидеть, что у описанных лиц нет специфических тазминских черт. Все особенности изваяния отличны от тазминских. Близкое сходство, по-видимому, имеют расположенные друг над другом рельефные узколицые личины, вырезанные из трубчатой кости из неолитического поселения Дяздица на Псковщине, относящиеся (предварительно) ко второй половине III тыс. до н. э. 25. Это время совпадает с периодом существования афанасьевской культуры, да к тому же все связи афанасьевской культуры, как известно, западные. Некоторые ученые предполагают, что афанасьевские европеоиды представляли собой восточную ветвь индоевропейского массива и поэтому, возможно, являлись носителями тохарского языка27.

Есть и другие каменные изваяния с изображениями более или менее схожих реальных лиц людей, но они, к сожалению, не имеют каких- либо иных доказательств их возраста и культурной принадлежности.

Все же нельзя не сказать о двух изваяниях, происходящих из Салбыкской степи, резко отличающихся от тазминских. Они выделяются прежде всего реальными ликами бородатых мужских голов. Это «Салбыкский старик» (или Игыр оба), место которого раскопано нами в 1971 г. (рис. 28, 29).

Раскопки показали, что хотя остатки каких-то приношений в виде обломков костей домашних животных и клыка медведя обнаружились, но возле изваяния не оказалось обычного для тазминских святилищ жертвенника, состоящего обычно из глубокой ямы, забутованной камнями. К сожалению, не оказалось и других датирующих предметов (рис. 29).

Вверху, на одной из четырех граней, выбито удлиненное лицо мужчины в конической шапке. Глаза, брови, длинный нос, скулы, губы и овальная борода — переданы слабым рельефом. Справа, на соседней грани, выбиты круглое ухо и линия, ограничивающая правую щеку 28.

Никаких черт, сближающих это изваяние с тазминскими, нет. Оно более схоже со слабо рельефными личинами бельтирского памятника, верхнее («небесное») лицо которого также воспроизводит облик бородатого мужского божества с выпуклыми глазами и носом, с выбитым правым полукруглым ухом (рис. 28. 176).

Второе изваяние, найденное нами в той же Салбыкской степи, было переиспользовано для средневекового могильника на оз. Кызыл куль. Оно янусовидное. На подчетырехугольном в сечении каменном столбе с одной стороны выбито подобное же лицо человека с овальной бородой, в шапочке, отделенной от лба прямой чертой, слева сохранилось ухо (рис 96).

На противоположной грани выбито подобное же удлиненное лицо в шапочке, но без бороды (рис. 96). С правой стороны его также обозначено ухо. На месте живота выбита овальная выпуклость, сужающаяся кверху (рис. 96). Вероятно, так обозначено женское беременное божество.

Важно, что беременный живот воспроизведен совершенно иначе, чем у тазминскнх изваяний. Это, в сущности, изображение как бы очерченного яйцевидного плода, еще находящегося во чреве матери.

Все три образа верховных божеств Салбыкской степи весьма близки по трактовке: удлиненные лица у шапочках, длинные носы, сжатые овальные губы; у двух — овальные бороды29.

Наиболее интересной представляется кызылкульская янусовидная скульптура: мужское бородатое божество, смотрящее в одну сторону, и женское беременное — в другую (рис. 96). Или они оба изображают единое двуполое существо, или они своими противоположными ликами обращены к двум разным мирам: к миру живых и к миру мертвых30. Жаль, что нельзя узнать, кто из них был первоначально обращен на восток, а кто — на запад.

Но может помочь «Салбыкский старик» (Игыр оба). Он хотя и стоял наклонно, но был обращен лицом на запад. В таком случае на запад, лицом к прошлому, было первоначально обращено и кызылкульское бородатое божество, а на восток, к настоящему, к солнцу и миру живых, было повернуто женское божество, чреватое жизнью.

Двуликие божества у разных народов представлялись стоящими на грани жизни к смерти, прошлого и будущего, мира живых и мира мертвых, у входа из одного мира в другой. Так, у римлян Янус был богом дверей, входа и выхода, всякого начала. Он знал прошлое и будущее, но в то же время был культурным героем, научившим людей кораблестроению, разведению овощей и пр. В то же время именно он был богом — создателем богов и творцов мира.

У других народов двуликие боги — это боги неба. Были они, судя по оттискам печатей, в шумероаккадской мифологии 31. В древнеегипетской религии двумя лицами обладал «создатель богов, дающий жертвы обитателям преисподней на западе неба, восточный кормчий, обладатель обоих лиц, благодаря лучам которого видят». Это двуликое существо было связано с представлением о рождении богов и прежде всего, очевидно, бога света и солнца. Двуликим был у египтян и небесный перевозчик, перевозивший умерших в потусторонний мир 32.

В древнеиндийских мифах бог-творец Пуруша создает женщину, распадаясь на две половины. В индуизме «каждый аспект бога имеет две стороны; мужскую и женскую. Женская характеризует творческую энергию или силу (шакти) соответствующего бога». Великая Мать Шакти иногда изображалась «в виде шиваистской двоицы Ардханаришвары (наполовину мужчина, наполовину женщина)». Бог Агни родился от самого себя33.

Двойная кызылкульская фигура, скорее всего, символизирует демиурга — творца мира и вселенной, который первоначально породил мировое яйцо, а из последнего возникли небо, земля, солнце, звезды и т. д.

Тогда такого же верховного первотворца воспроизводит и «Салбыкский старик».

Очевидно, что описанные изваяния существенно иные, чем тазминские, и поэтому более вероятна их принадлежность к последующей афанасьевской эпохе. Что касается вышеописанного трехликого изваяния из поселка Бельтиры, то смысл его, вероятно, в первую очередь связан с теми же представлениями о вертикальной оси вселенной, и о трех мирах (небесном, земном и подземном), которые зафиксированы нами уже для тазминских неолитических изваяний. Эти представления дожили до современности и у шаманистов Сибири. Но, как видим, в афанасьевское время идея трех мирон воплощена в камень иначе, чем у тазминцев. Судя по лицам салбыкских божеств, а также божеств или духов, представляющих на бельтирском изваянии каждый из миров, афанасьевские боги действительно были другими. Новые находки дополнят и прояснят приоткрытый нами афанасьевский пантеон.